— Рентс! Как дела, сукин ты сын? Ты чё, только из Лондона?

— Ага, — я потряс ему руку, а он притянул меня к себе и изо всей силы огрел по спине. — Только что запихал Второго Призёра в тачку, — сказал я.

— А, этот мудила. Я сказал ему, чтоб валил на хуй. Второй ёбаный наезд за сегодняшний вечер. Он же ж ёбаный алкаш. Это хуже, чем ёбаный торчок, бля. Если б не рождество и всё такое, я б сам его отпиздил. Между нами всё, на хуй, кончено. Всё, пиздец.

Бегби знакомит меня с чуваками из своей компании. Из-за чего эта толпа попёрла Второго Призёра, мне абсолютно по барабану. Среди них — Доннелли, или Парень из Сафтона, тот поц, которому Майки Форрестер когда-то лизал задницу. В один прекрасный день Форрестер его достал, и он надавал ему порядочных тырлей. Чувачка даже госпитализировали. Так ему и надо.

Бегби отводит меня в сторону и понижает голос:

— Ты слыхал, что Томми заболел, на хуй?

— Ага, слышал.

— Тогда пойди, блядь, и проведай его, раз приехал.

— Ага, я и сам собирался.

— И правильно, бля. Ты должен сходить к нему, как никто другой, бля. Я не виню тебя, Рентс, я говорил это Второму Призёру, блядь: «Я не виню, на хуй, Рентса за Томми». У каждого чувака есть своя ёбаная голова на плечах. Я так и сказал Второму Призёру, блядь.

Бегби начинает рассказывать мне, какой я классный сукин сын, надеясь, что я отвечу ему тем же, что я послушно и выполняю.

Некоторое время я выступаю в роли опоры для привычной Бегбиной саморекламы, прикидываясь трезвенником и тележа всей толпе несколько классических историй о Бегби, изображающих его крутым чуваком и супержеребцом. Они всегда звучат более правдоподобно, когда их рассказывает кто-нибудь другой. Потом мы вдвоём выходим из пивняка и идём вниз по улице. Мне хочется поехать к матери и завалиться на боковую, но Попрошайка настаивает на том, чтобы я пошёл к нему бухать.

Важно шагая по Лейт-уок вместе с Бегби, я чувствую себя уже не жертвой, а хищником, и начинаю рыскать взглядом по сторонам, но вдруг осознаю, какой же я жалкий говнюк.

Мы заходим поссать на старый Центральный вокзал в конце Лейт-уок — пустой заброшенный ангар, который скоро снесут и построят на его месте супермаркет и плавательный центр. Нам становится немного грустно, хотя, когда здесь ходили поезда, я был ещё очень маленьким и ничего не помню.

— Тут был крутой вокзал. Говорят, одно время отсюда можно было уехать куда угодно, — говорю я, наблюдая, как моя дымящаяся моча плещется о холодный камень.

— Если б тут ходили ёбаные поезда, я б щас сел на любой и съебался б из этой дыры, — говорит Бегби. Для него несвойственно говорить о Лейте в таком тоне. Обычно он идеализирует это место.

Старый алкаш, на которого пялится Бегби, подходит, пошатываясь, к нам с пузырём вайна в руке. Здесь бухает и вписывается куча всяких «синяков».

— Чем занимаемся, ребятки? Глазеем на поезда, да? — говорит он, от души смеясь над собственной шуткой.

— Ага. Это точно, — говорит Бегби. И добавляет вполголоса: — Ёбаный старпёр.

— Ну ладно, не буду вам мешать. Не отвлекайтесь, глазейте себе на поезда! — Он ковыляет прочь, его скрипучий пьяный гогот эхом отдаётся в заброшенном сарае. Я заметил, что у Бегби почему-то испортилось настроение и ему стало не по себе. Он отвернулся от меня.

И только тогда я понял, что старый ханурик был его отцом.

По дороге к Бегби мы молчали, пока не повстречали какого-то чувака на Дюк-стрит. Бегби ударил его по лицу, и он упал. Пацан мельком глянул вверх, а потом свернулся в позе зародыша. Бегби только сказал «урод» и пару раз пнул ногой лежачего. Лицо парня, когда он посмотрел снизу на Бегби, выражало не страх, а смирение. Чувак всё понимал.

Мне абсолютно не хотелось вмешиваться, даже ради приличия. В конце концов, Бегби повернулся ко мне и кивнул в ту сторону, куда мы шли. Мы оставили чувака валяться на тротуаре, а сами молча поплелись дальше, так ни разу и не оглянувшись.

Безвыходное положение

Я видел Джонни впервые, с тех пор как ему ампутировали ногу. Я не знал, в каком настроении его застану. Когда я в последний раз его видел, он был весь покрыт фуфляками, но продолжал нести какую-то чушь насчёт Бангкока.

К моему удивлению, этот чувак, недавно потерявший ногу, ничуть не унывал:

— Рентс! Братан! Как делишки?

— Нормально, Джонни. Я тебе сочувствую, чувак.

Он рассмеялся над моими соболезнованиями:

— Подававший надежды футболист? Но даже это не остановило Гэри Маккея, правда?

Я только усмехнулся.

— Белый Лебедь не застоится в доке. Как только научусь ходить на этих ёбаных костылях, сразу же вернусь на улицу. Они не могут обрезать птичке крылышки. Они отняли у меня ноги, но никогда не отнимут крыльев, — он похлопал себя рукой по плечу, чтобы показать, откуда у него должны расти крылья. По-моему, чувак верит, что они у него действительно есть. — Ты ничево-о не сможишь измини-и-и-и-ить… — пропел он. Интересно, под чем он сейчас.

Будто прочитав мои мысли, он говорит:

— Тебе надо попробовать этот циклозин. Сам по себе он говно, но если смешать с метадоном — полный улёт, чувак! У меня никогда в жизни не было такого охуенного прихода. Даже от той колумбийской дряни, которой мы трескались в восемьдесят четвёртом. Я знаю, ты щас не торчишь, но если вдруг надумаешь, то попробуй этот коктейль.

— Чё, правда?

— Это полный атас, бля! Ты же знаешь Мать-Настоятельницу, Рентс. Я верю в свободный рынок наркоты. Но надо отдать должное нашему здравоохранению. После того, как мне отрезали это копыто, и я прошёл оздоровительное лечение, я поверил в то, что государство может конкурировать с частными предпринимателями в этой отрасли и поставлять потребителям удовлетворительный продукт по низкой цене. Метадон в сочетании с циклозином, я тебе говорю, чувак, ебать мои лысые яйца! Я прихожу в клинику, получаю свои колёса, а потом нахожу какого-нибудь парня, которому прописали циклозин. Его прописывают беднягам с раком, СПИДом и прочей херотой. Мах на мах, и оба чувачка довольны, как ёбаные слоны.

У Джонни кончились вены, и он начал ширяться в артерии. Через пару заширов у него началась гангрена. Потом пришлось отрезать ногу. Он заметил, как я покосился на его забинтованную культю: я просто не мог удержаться.

— Я знаю, о чём ты думаешь, сукин ты кот. Ну нет, они никогда не отрежут среднюю ногу Белого Лебедя!

— Я даже не думал об этом, — возразил я, но он вытащил свой член из своих боксёрских шорт.

— Хотя мне от него никакого толку, — засмеялся он.

Я обратил внимание, что его елда покрыта сухими струпьями, значит, заживает:

— Похоже, подсыхают, Джонни, гнойники, типа.

— Ага. Я решил больше не колоться и пересесть на метадон с циклозином. Когда я увидел эту культю, то подумал, что у меня появился ещё один шанс, новое место доступа, но этот коновал сказал мне: «Забудь. Только вставишь туда иглу, и тебе пиздец». А оздоровительное лечение — это классно. Белый Лебедь разработал план: встать на ноги, спрыгнуть с наркоты и стать настоящим барыгой — не колоться, а только торговать, — он оттянул пояс и забросил свой покрытый паршой прибор обратно в шорты.

— Лучше бы тебе подвязать с этим, — советую я ему. Но он пропускает мои слова мимо ушей.

— Нее-а, мне нужна хуева груда капусты, а потом можно и в Бангкок.

У чувака уже и ноги нет, а он всё не может расстаться со своей мечтой о Таиланде.

— Запомни, — сказал он, — я не хочу ждать, пока приеду в Таиланд, чтобы там поебаться. Главное — постепенно сокращать дозняк. Тут на днях, когда сестра пришла на перевязку, мой зашевелился. Старая калоша и всё такое, а я сидел, как пацан, зажав залупу в кулаке.

— Тебе б только встать на ноги, Джонни, — подбадриваю я его.

— Хуя тебе! Кто захочет ебаться с одноногим? Мне придётся им платить — полный крах Белого Лебедя! Но всё равно, чувихам лучше платить. Строить ёбаные отношения на чисто деловой основе, — в его голосе звучала горечь. — Дрючишь Келли?