— Остались мы с тобой, Картоха, — говорит он.

— Это самое, э, да… похоже на то, котик.

Рентону нравится, когда Картошка называет других «котиками», но терпеть не может, когда к нему самому так обращаются. От котиков его выворачивает.

— Знаешь, Картошка, иногда мне хочется снова сесть на иглу, — говорит Рентон, главным образом для того, чтобы шокировать Картошку, чтобы увидеть реакцию на его отупевшем от хэша, обдолбанном фейсе. Но как только он это произносит, он понимает, что сказал правду.

— Эх, это самое, тяжко, бля… да? — Картошка выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы.

Рентон просекает, что «спид», которым они закинулись в туалете и который он считал полным дерьмом, начал действовать. Проблема спрыгивающих «чернушников» заключается в том, приходит к выводу Рентон, что эти безмозглые придурки готовы закинуться всем, чем попало. Но когда ты сидишь на игле, то для всего остального дерьма просто не остаётся места.

У него зачесался язык. «Спид» полностью перекрыл план и алкоголь.

— Дело в том, Картошка, что если ты торчишь, то ты торчишь. И тебя больше ничего не волнует. Знаешь Билли, моего брата? Снова записался добровольцем в ёбаную армию. Этот придурок поедет в Белфаст, бля. Я всегда знал, что он припезденный. Прихвостень империализма, блядь. Знаешь, что мне сказал этот дебил? Говорит, что его, мол, на гражданке кумарит. Служить в армии — это всё равно что торчать. Разница только в том, что там не ширяются, а стреляют.

— Ну, это самое, по-моему, ты немного, того, перебарщиваешь, чувак.

— Да ты слушай сюда! Вдумайся. В армии за этих дебилов всё делают другие. Кормят их и поят дешёвым пивом в вонючих солдатских клубах, чтоб они только не ходили в город и не трогали местных. Когда они потом выходят на гражданку, то им приходится всё делать самим.

— Да, но, это самое, разница есть, ведь… — Картошка пытается его перебить, но Рентон уже вошёл в раж. Он может заткнуться, только если треснуть его бутылкой по голове, да и то не надолго.

— Угу, угу… постой, чувак. Выслушай. Послушай, что я тебе щас скажу… да, о чём это я, бля… ах, да! Вспомнил. Когда ты на системе, то думаешь только о том, где бы достать. А когда ты спрыгиваешь, то начинаешь думать о целой куче других вещей. Нет денег — не нажрёшься. Есть деньги — нажрёшься, как свинья. Нет чувихи — не с кем потрахаться. Есть чувиха — постоянные ссоры, шагу без неё не ступи. Можно, конечно, забить на всё, но тогда чувствуешь себя виноватым. Думаешь о бабках, о хавке, о ментах, об этих долбаных нациках, которые тебя пиздят, и обо всех остальных вещах, на которые тебе глубоко насрать, когда ты плотно сидишь на игле. Тогда ты думаешь только об одном. Всё очень просто. Врубаешься, о чём я? — Рентон замолчал и бросил в рот жвачку.

— Ага, но это же типа жалкое существование, бля. Разве это жизнь, а? Это самое, когда у тебя ломки… это же полный пиздец… все кости переламывает… отрава, чувак, чистая отрава… Даже не говори мне, что ты хочешь всё это повторить, потому что всё это враньё, — в его ответе было много яда, особенно, если учесть, что Картошка обычно спокойный и расслабленный. Рентон заметил, что задел его за живое.

— Ладно. Я прогнал. Это всё Лу Рид.

Картошка улыбнулся Рентону той подкупающей улыбкой, которая вызывает у старушек на улице желание подобрать его, как бездомного кота.

Они видят, что Дохлый собирается отчалить вместе с американками Аннабель и Луизой. Он потратил обязательные полчаса на удовлетворение Попрошайкиного эго. В этом состоит единственная функция всех друзей Бегби, решает Рентон. Он думает над кем, какой идиотизм быть другом человека, который тебя совершенно не прикалывает. Это такой обычай или привычка. К Бегби привыкаешь, как к героину. И он не менее опасен. Согласно статистике, размышляет Рентон, у вас намного больше шансов быть убитым членом вашей же семьи или вашим близким другом, чем каким-нибудь посторонним человеком. Некоторые олухи окружают себя всякими психами, полагая, что они становятся от этого более сильными и менее уязвимыми для нашего жестокого мира, тогда как, на самом деле, верно обратное.

На выходе Дохлый оборачивается и, глядя на Рентона, поднимает одну бровь в стиле Роджера Мура, выходящего из бара. Рентона охватывает паранойя, вызванная «спидом». Ему кажется, что причина успеха Дохлого у женщин кроется в его способности поднимать одну бровь. Рентон знает, как трудно этому научиться. Он тренировался у зеркала несколько долгих вечеров, но обе брови как на зло поднимались вместе.

Количество выпитого и истёкшее время совместными усилиями помогают сконцентрироваться. За час до закрытия человек, которого ты даже не думал снимать, становится вполне подходящим кандидатом. А когда остаётся всего лишь полчаса, ты его определённо жаждешь.

Блуждающий взгляд Рентона останавливается на стройной девушке с прямыми, длинными каштановыми волосами, немножко загнутыми на кончиках. У неё красивый загар и тонкие черты лица, со вкусом подчёркнутые макияжем. На ней коричневый «топ» и белые брюки. Рентон чувствует, как кровь отливает у него от живота, когда она засовывает руки в карманы и у неё просвечивают трусики. Настал его час.

Девушку и её подружку клеит какой-то парень с круглым, отёчным лицом, одетый в рубашку без воротника, натянувшуюся на его пухлом животе. Рентон, питающий нескрываемое предубеждение против полных людей, пользуется удобным случаем, чтобы дать волю своим чувствам.

— Картошка, глянь на этого жирного. Прожорливый ублюдок. Я никогда не поверю во всю эту херню насчёт желёз и обмена веществ. Ты видел в фильме про Эфиопию хоть одного жирного ублюдка? У них там что, желёз нет? Как бы не так, — Картошка отвечает на его возмущение удолбанной улыбкой.

Рентон решает, что у девушки есть вкус, потому что она отшивает этого толстого парня. Ему нравится, как она это делает. Самоуверенно и с чувством собственного достоинства, не выставляя его полным идиотом, но недвусмысленно давая ему понять, что он её не интересует. Парень улыбается, разводит руками и склоняет голову набок под взрыв издевательского хохота своих друзей. Эта сцена вселяет в Рентона ещё больше решимости заговорить с девушкой.

Рентон показывает Картошке, чтоб шёл за ним. Он не любит делать первый шаг и чувствует большое облегчение, когда Картошка заговаривает с её подружкой, хотя обычно Картошка никогда не берёт инициативу в свои руки. Наверное, «спид» подпирает. Впрочем, он немного смущается, услышав, как Картошка тележит про Фрэнка Заппу.

Рентон пытается казаться расслабленным, но заинтересованным, искренним, но беззаботным.

— Извините, что встреваю в вашу беседу. Но я просто хотел сказать вам, что восхищаюсь вашим безупречным вкусом и тем, как вы только что отшили этого толстого ублюдка. Я подумал, возможно, с вами интересно будет поговорить. Но если вы прогоните меня, как этого жирного ублюдка, то я не обижусь. Кстати, меня зовут Марк.

Девушка улыбается ему немного смущённо и снисходительно, но Рентон думает, что это, по крайней мере, в сто раз лучше, чем «отвали». По мере разговора Рентон начинает стесняться своей внешности. «Спид» мало-помалу отпускает. Ему кажется, что его волосы, выкрашенные в чёрный цвет, выглядят по-дурацки, а оранжевые веснушки, это проклятие всех рыжих, так и бросаются в глаза. Раньше он считал себя похожим на Боуи периода Зигги Стардаста. Но пару лет назад какая-то тёлка сказала ему, что он точная копия Алека Маклиша, абердинского футболиста, играющего за сборную Шотландии. Это прозвище к нему прилипло. Когда Алек Маклиш решил бросить футбол, Рентон отправился в Абердин, чтобы выразить ему свою признательность. Он вспомнил, как однажды Дохлый печально покачал головой и заявил, что чувак, похожий на Алека Маклиша, вряд ли может претендовать на успех у женщин.

Поэтому Рентон покрасил волосы в чёрный цвет, чтобы только не быть похожим на Маклиша. И теперь он боялся, что первая же тётка, которую он снимет, рассмеётся ему в лицо, когда он разденется, и она увидит его огненно-рыжий лобок. Он покрасил даже брови и подумывал, не покрасить ли ему заодно и волосы на лобке. По глупости он спросил совета у матери.